Сергей Капица: «Я не сторонник катастрофического взгляда на жизнь»

— Сергей Петрович, начнём мы с ситуации в российской науке, которая так всех беспокоит. Понятно, что в начале 90-х годов она была практически полностью обесточена, огромное число наиболее ярких, талантливых, молодых, а главное, перспективных специалистов вынуждены были уехать по вполне объективным причинам на Запад. С тех пор наша жизнь успела претерпеть некоторые изменения, а значит, мы получили возможность оценивать тогдашнюю ситуацию с уже ощутимого расстояния. Так вот, как вы сейчас оцениваете последствия кошмара 90-х?

— Мы столкнулись с очень серьёзным кризисом науки. И надо честно признать, что в нём полностью виновато общество. Оно не понимает, не хочет понимать истинного значения науки, понимать, что российская наука — единственная надежда на развитие страны в будущем. Понимать, что без неё мы просто превращаемся в нефтегазовый аппендицит при человечестве и теряем какой-либо культурный и научный потенциал, определяющий собственное наше развитие. В конце концов, те же самые нефть и газ всецело обязаны развитию наук о земле… Без таких громадных учёных, как Вернадский, как Губкин, не было бы у нас всего этого нефтяного богатства.

— И всё же как потеря фактически целого поколения молодых учёных, отъехавших в 90-е на Запад, отразилась на состоянии нашей науки в целом?

— Очень серьёзный вопрос. Когда в своё время Ленин выгнал сто философов из страны (и тут я вполне его понимаю, они были противны его общественным идеям), он в каком-то смысле их попросту спас. Многих из тех, кто остался, постигла страшная судьба. И тем не менее этот факт до сих пор вызывает общественное возмущение. Но ведь сейчас мы столкнулись с тем, что десятки тысяч лучших умов мирового класса оказались для страны элементарно потерянными! И тут возникают два вопроса. Во-первых, каковы реальные масштабы этой потери. Во-вторых (и это особенно интересный вопрос, который редко обсуждается), каков подлинный вклад этих молодых учёных в мировую науку. Потому что сам их отъезд на Запад — это уже мощнейший вклад в мировую цивилизацию! По существу, одна из общеполитических задач России должна состоять в преодолении той изоляции, на которую была обречена наука в трагические 90-е. Равно как и в оценке влияния науки на развитие наших производительных сил. Ведь и спутники, и газ, и атомная энергия, и масса других вещей — все они всецело связаны с развитием науки. Без неё просто не о чем было б и говорить!.. И ведь заметьте: ещё в далёкие 20-е годы, в сложнейших для страны условиях, были созданы такие важнейшие институты, как Радиевый институт, основанный Вернадским. Почему же мы не учимся на собственном историческом опыте?!

— Но всё же как на нынешнем состоянии нашей науки отразился тот печальный факт, что традиция преемственности в ней была прервана и из общей цепочки было выкинуто целое поколение талантливых и перспективных людей?

— И ведь самое нужное для нас поколение! Мне это известно, как никому другому, ведь я 30 лет заведовал кафедрой физики в Московском физико-техническом институте, одном из лучших учебных заведений мира. Наши студенты и выпускники востребованы во всём мире. Достаточно сказать, что последние две Нобелевские премии достались нашим выпускникам. Что может быть выше этой оценки?!

— Но сейчас вроде бы происходят какие-то робкие шаги к стабилизации (пусть даже и эфемерной) и в нас самих, и в окружающей нас действительности…

— Стабилизации тут недостаточно, здесь требуется мощнейший вклад в науку в целом! Давайте сравним это с судьбой науки в Германии. После поражения Германии в войне её наука существенно пострадала. Мой отец всегда говорил, что немецкая наука отличается комбинацией двух очень сильных начал — еврейского начала, обладающего фантазией, образованием, широтой взглядов, и немецкой промышленной хватки, способной эти знания реализовать. Но при Гитлере они отрубили половину этого союза, еврейскую. Результаты не заставили себя жать. И что вы думаете? Немецкая наука только в течение последующих 50 лет сумела более или менее восстановить свои позиции в мировом контексте. Поэтому сейчас, если мы будем вкладывать 2—3%, не меньше, нашего национального дохода в науку, то, может быть, через 50 лет мы поймём, насколько это было необходимо. Вот такими категориями следовало бы нам мыслить.

— Но, по вашим ощущениям, ситуация в науке всё-таки меняется? Идут туда молодые люди?

— Идут. Уважение к науке ещё сохранилось в обществе, несмотря на все попытки разубедить в этом общество.

— Можем ли мы на сегодняшний день говорить, что социальный имидж науки реабилитируется?

— К сожалению, в общественном сознании остались только реликты прошлого. Но прошлым-то жить долго нельзя! А ведь прошлое это у нас было, да ещё какое! Взять хотя бы знаменитый многотомный курс теоретической физики Л.Д. Ландау — Е.М. Лифшица. В своё время он был отмечен Ленинской премией, переведён на много языков… Да что там говорить! Современная физика вообще невозможна без этого курса! Изучив физику в этом объёме, можно сразу заняться творческой работой. Вот это был масштаб! Они писали его 40 лет! Ландау начал его в Харькове, когда он был ещё молодым человеком и заявлял, что то, как преподают физику старики, — это всё глупости. Кстати, он был прав, хотя его за такие оценки и не любили. И всё же он реализовал свою программу, воспитал серию блестящих учёных, определивших потенциал советской науки в этой области. А теперь эти 10 томов изучают во всём мире. То же самое происходило и в других областях науки. В математике в первую очередь. Мне окружение Билла Гейтса говорило, что он ни в коем случае не состоялся бы, если б в его окружении не было целой плеяды блестяще образованных, вооружённых современным математическим мышлением молодых советских учёных. Тех самых, которых он позже превратил в мощнейшую корпорацию и стал богатейшим человеком в мире. Вот это — тот самый масштаб, о котором мы сейчас обязаны говорить.

— Понятно, что ситуация с наукой внутри страны драматична, если не сказать трагична…

— Сейчас, по-моему, она уже от драмы перешла в фазу трагедии.

— И тем не менее всё это очень тесно переплетается с темой кризиса образования в России. Равно как и с уродливыми попытками его реформирования, перелицовывания. Каковы причины такой нелепицы?

— По-моему, это следствие крайней близорукости тех, кто берёт на себя смелость «руководить образованием». Вообще, образованием очень трудно «руководить». Система образования самодостаточна, она развивается сама собой. Наше руководство образованием как раз и находится на этой самой низшей ступени развития. Оно и наукой не занимается, не знает её по существу, но берёт на себя право учить других, как надо заниматься наукой и образованием.

— С вашей точки зрения, каковы наиболее яркие положительные черты советского образования?

— Думаю, фундаментальность. В своё время был поставлен опыт — многие богатые люди отправляли своих детей в американские школы. Когда их оттуда выпускали, оказывалось, что они на 2—3 года отстают от своих сверстников в советской школе. Кроме того, будучи выращенными в чуждой для нас культуре, не знаю, как они будут акклиматизироваться потом здесь, в России. В свою очередь, с их уровнем образования они тоже интереса для нас не представляют. Судите сами, что их ждёт впереди.

— Многие мои сверстники (возможно, не слишком дальновидные) упрекают советскую систему образования в идеологической перегруженности и заштампованности. Что вы думаете по этом поводу?

— Американская наука, да и европейская тоже, в точно такой же степени идеологизированы и заштампованы, как и советская. Это общий порок диктатуры бюрократии и управленческих кадров. Так что ничего другого сказать не могу, кроме как «чума на оба ваших дома»!

— Пользователи Фейсбука жаждут узнать, каково ваше мнение о том, что в средней школе в качестве обязательных предметов оставляют чуть ли не физкультуру и ОБЖ, а литературу и историю переводят в ранг глубоко не обязательных.

— С одной стороны, планы реорганизаторов были искажены. А с другой, это свидетельство полной некомпетентности тех, кто берёт на себя смелость «заведовать образованием». Другое дело, что система образования в принципе очень консервативна, так что вполне можно предположить, что после выхода очередного указа все скажут «да, да», но при этом будут продолжать делать примерно то же, что и делали прежде. Так что я верю в целостность системы образования. Но, вообще говоря, отношение к науке сейчас во всём мире переживает определённый кризис. Связано это с разрывом в системе образования, с каким-то разочарованием в общественном сознании. Кто-то говорил, что науки делятся на естественные, неестественные и противоестественные. Так вот, то, что происходит с нашей наукой сейчас, — глубоко противоестественно!

— Давайте коснёмся любимой вашей темы — демографии. Что в принципе заставило вас совершить этот внезапный, казалось бы, прыжок — от физике к демографии?

— Не так уж демография и далека от физики. Я участвовал в дискуссиях об опасности ядерной войны, о противоракетном оружии и знал, какое непонимание здесь возникает. В своё время я закончил авиационный институт и одно время занимался нагревом тел в быстродвижущемся потоке, аэродинамическим нагревом — одной из важнейших тем в аэродинамике больших скоростей. И я сделал ряд существенных наблюдений в этой области. Потом меня уволили с этой работы, и мне надо было всё начинать сначала. Я занялся магнитными свойствами горных пород, геофизикой. Вообще, из-за того что меня так бросало в разные стороны, я оказался довольно широко образованным человеком. Истинное образование ты получаешь, когда занимаешься многими разными областями, они взаимно обогащают друг друга. Вот за заслуги в области аэродинамического нагрева я и был избран в Международную академию астронавтики, занимающуюся космосом и аэродинамикой высоких скоростей. Чтобы представить себя, я должен был сделать там доклад и сообщил, что занимаюсь теперь более глобальными проблемами. О, говорят, расскажите тогда про глобальные! Я и раньше о них думал, но тогда, готовясь к докладу, понял, что единственно серьёзная проблема — не ресурсы, а динамика роста населения. Как говорится, нет человека — нет проблемы… Вот вы задумывались, отчего людей на Земле в 100 тыс. раз больше, чем живущих с нами на Земле животных? Нет, не задумывались. Потому что никто в принципе не научен думать в количественных терминах!.. А я задумался над этой проблемой, и из этого выросло целое направление, которым занимаюсь вот уже несколько лет.

— Не могли бы вы для нас, неофитов, просто и компактно изложить суть вашей теории?

— Демография — вспомогательная часть науки об обществе. Нам необходимо знать население страны, его распределение по возрастным, социальным стратам, как оно меняется, как оно образовано, как оно перемещается. Но я-то занимался демографией всего мира и постарался отнестись к человечеству как к единой системе, единому организму. А демографы такой подход начисто отрицали. Они говорили: нет такого понятия единой демографической системы мира!

— Я говорю о человечестве, вот и всё. Китай — одна пятая человечества, Индия — одна шестая. Кстати, Индия по этническому составу — это вообще своеобразный сколок мира. Так же как и Россия. Тут главное правильно поставить вопрос, и тогда станет ясно, что на самом деле такое демография человечества.

— Кто-нибудь до вас отваживался так широко обобщать демографические проблемы?

— Демографические — нет, это считалось великой ересью. Первый шаг в этом направлении сделала история. В ХХ веке многие крупнейшие историки (француз Бродель, Конрад и наш, советский историк Дьяконов) выбрали именно этот глобальный подход к изучению истории. Я попытался их подход приложить к демографии. Оказывается, что если проследить то, как растёт человечество последний миллион лет, то увидим, что оно развивается по гиперболической кривой. Причём само развитие оказывается пропорциональным квадрату населения Земли. Причём после медленного роста в прошлом наступает ускоренный взрывной рост. Так кривая роста уходит в бесконечность, и это как раз тот самый период, в который мы с вами живём. Стало быть, наше время выделено в истории человечества совершенно особенным образом, заставляя нас изменить собственное отношение ко времени в истории. Французские историки большое внимание уделяли этой проблеме. Они одними из первых всерьёз отнеслись к общемировой истории. Поняли, что существует история всего человечества как некоего целого. И это вам не «районная» история Москвы, Парижа, Берлина или любого отдельного государства, а история всего мира.

Но есть ещё и объективные численные данные о населении мира. И когда их анализируешь, то получаешь кривую, которая уходит резко в бесконечность. Вот уже 2 млн лет развивается человечество со времён нижнего палеолита, но последние годы в его истории выделены совершенно особенным образом. Кроме того, само время истории, оно, оказывается, сжимается. Историки уже обращали на это внимание, но не понимали, почему это происходит и что это означает. Нижний палеолит длился миллион лет. На всю оставшуюся историю оставалось полмиллиона лет. Средние века длились тысячу лет, и на всю оставшуюся историю после падения Константинополя ушло 500 лет. Та же, как видите, пропорция. В две тысячи раз происходит быстрее история развития человечества от нижнего палеолита до нашего времени. А сейчас история не может сжиматься больше, потому что она упёрлась в продолжительность человеческой жизни.

Если бы поддерживался изначальный, прежний режим роста, нас сейчас на Земле должно быть не 6, а 10 млрд. И мы должны были удваиваться за 10 лет, что решительно невозможно. И ведь этот закон квадратичного роста был неизменен на протяжении миллионов лет!.. Но вот что ещё любопытно: подобная формула неприменима к отдельно взятой стране, потому что сумма квадратов не равно квадрату суммы. И ещё это указывает на то, что в корне всего лежит принцип коллективного взаимодействия. Наконец, мы не можем дальше уплотнять время, оно уже уплотнено до предела, до размеров одной человеческой жизни. Таким образом, сейчас происходит не что иное, как переход человечества в качественно новое состояние. Его характеризует глобальный демографический переход, прекращающий рост человечества. С ним же связан и процесс глобализации, и распад крупнейших империй за прошедший век. Включая, кстати, и распад СССР. А вслед за ними распадается и общественное сознание, то есть происходит то, что мы с вами наблюдаем практически повсеместно…

— И чем это грозит человечеству в будущем? Хотя «грозит» — выражение неточное. Я знаю, что вы не сторонник катастрофического взгляда на жизнь.

— Я абсолютно не сторонник катастрофического взгляда на жизнь! Кстати, многие мировые религии верят в реинкарнацию, когда после смерти ты не исчезаешь, а просто переходишь в другое состояние. И жизнь в этом смысле вечна.

— Вам лично такой взгляд на мир близок?

— Гораздо больше, чем свойственный христианству апокалипсический взгляд, обещающий нам конец мира, и тогда всему кранты. Человечество вечно в своих детях и в своих делах. И в этом смысле последние полтора миллиона лет оно развивается как непрерывная цепочка. Меня всегда спрашивают: «Почему вас так страшит смерть?» Я отвечаю: «Так же, как и само рождение». Или ещё спрашивают: «Вы задумывались, как вы выглядели сто лет назад?» Я всегда на это отвечаю: «Мы не были тогда знакомы».

— А вас действительно страшит смерть?

— Не знаю, я несколько раз довольно близко к ней приближался, поэтому не знаю... Я как-то не очень задумываюсь над этим. Эти мысли ни к чему хорошему не приводят.

— Европейская цивилизация очевидно стареет, и сейчас очень много об этом говорят. Старение это, очевидно, отразится и на нас самих, и на наших отношениях с окружающем миром, и на самом этом мире в целом. Каковы, с вашей точки зрения, последствия такого старения?

— Европейская цивилизация стареет в первую очередь творчески. Вообще после 40—50 лет любой из нас очень редко чего выдаёт полезного. Он уже и не размножается, и не обладает тем творческим потенциалом, которым обладает человек молодой. Получается, что лет в пятьдесят мы превращаемся в некий балласт человечества. Что касается европейской культурной традиции, то, думаю, очаги активности сейчас просто перемещаются совсем в иные точки. Посмотрите, как быстро развивается та же Южная Америка. К примеру, её литература производит куда большее впечатление, чем вся современная европейская, вместе взятая. Или взять ту же Испанию, которая когда-то была по-настоящему великой страной. А сейчас это просто хорошая курортная страна, кормящая себя за счёт приезжих. Когда-то и Англия была империей, где солнце буквально не заходило. Или тот же Советский Союз…

Я не считаю, что распад СССР был результатом чьих-то злых козней. Это результат исторического процесса, а вовсе не слабость выживших из ума членов Политбюро или заговор против нас. Но в своё время СССР был действительно мощной державой, одним из цивилизационных очагов человечества. Человечество всегда должно питаться какими-то идеями. Но сейчас какие идеи может предложить ему Россия? Нет таких идей. В своё время те же идеи социализма оказывали колоссальное влияние на судьбы мира. Но они уходят. И сейчас идейная пустота, наполняющая мир, как раз и является одной из сложнейших общекультурных проблем. Чем-то это напоминает мир компьютера. К примеру, ничего не стоит сделать ваш компьютер в сто раз мощнее. Но вот программирование для него выдумать никто не сможет. Уже сейчас эти компьютеры находятся на пределах системы программирования. Так что, считайте, нынче мы просто лишены программного обеспечения человечества.

— А с чем, по-вашему, связан этот идейный кризис? В каких областях он наиболее заметен? Коснулся ли он, в частности, культуры?

— Он заметен и в социальной жизни, и в культуре, и в науке. Правда, естественные науки находятся в несколько лучшем положении. А вот «неестественные» науки, гуманитарные, явно не справляются с кризисом. Они или просто переходят на взаимную ругань, или обращаются к тем идеям, которые лет сто назад ещё помогали человечеству выжить, а сегодня только мешают.

— Но кризис — это же вполне объективный процесс?

— Думаю, кризис идей мог быть спровоцирован тем, что гуманитарные науки в своей основе пытались подражать физике, и в первую очередь астрономии. В своё время казалось, что всё в этом мире движется в согласии с механикой и описывается высшей математикой, о чём говорил ещё Ньютон. Но жизнь как сказка — чем дальше, тем интереснее. И сейчас мы видим, что эта система взглядов, она содержательно изменилась. Да и сама идея, что можно ухватить за хвост Жар-птицу, ускользнула.

— То есть мы переживаем период какого-то временного разочарования?

— Разочарование — это эмоциональная реакция европейцев. Китайцы, напротив, говорят, что кризис — это возможность нового движения.

— Вас все знают как выдающегося просветителя. В этом вы были единственным, первым. Первым же и остаётесь. Вы же были одним из инициаторов канала «Мир знаний». Но, увы, ни знания, ни культура у нас по-прежнему не в почёте. Почему? И в каком состоянии в принципе находится сейчас наше ТВ?

— Наше ТВ находится в глубокой яме! Я бы назвал его преступной организацией, потому что такого разложения, которое оно практикует в обществе, я не видел на экранах никогда и нигде. У нас показывают исключительно то, как бьют женщин, пытают людей, насилуют детей… Тут вообще нет никакого позитива. Наше ТВ получило беспредельную свободу. И это «сладкое слово «свобода» просто свело его с ума! Более того, оно было понято им как вседозволенность.

— А по-моему, наше ТВ абсолютно несвободно. Несвободно от денег. Но свободой это никак не называется.

— Да, это не свобода. Анекдот помните? Спрашивают девицу: «Ты отдалась по любви или за деньги?» Она отвечает: «Конечно, по любви. Пять рублей — разве это деньги?»

— Как вам кажется, по каким основным параметрам мы отличаемся от западного ТВ?

— Безответственностью. Вообще, слово «ответственность» полностью исключилось из нашего социального лексикона.

— Как вам кажется, долго ли продлится этот кризис на нашем ТВ и в культуре в целом?

— Сейчас ситуация немножечко повернулась в другую сторону. Канал «Россия» и канал «Культура», начавший свой цикл «Академия», пытаются этим заниматься. Но, к сожалению, мы находимся в глубокой яме! Мы успели вырастить уже целое поколение, которое видит в медиа, в ТВ единственную альтернативу культуре.

— Но, на мой взгляд, канал «Культура» преступно мало говорит с молодёжью. А ведь он должен говорить не только с пенсионной частью аудитории, но и с разными возрастными категориями. Увы, никакая такая молодёжь этот канал не смотрит, потому что большинство программ там делается тем же языком и с тем же посылом, что и в далёкие 60-е. Форму надо менять. Язык надо менять. Надо уметь разговаривать с миром на разных языках. Этого требует современная культура. Она многоголоса.

— Правильно. У меня в своё время был проект перевода переписки Тургенева с Жорж Санд на язык СМС. И такие смелые культурные параллели вполне допустимы. Те же знаменитые новгородские грамоты — это ведь и есть эсэмэски того времени! Среди них, к примеру, есть очень трогательная записка какой-то новгородской дамы к своему любовнику: «Пожалуйста, приди, ты давно меня не еб…л». Вот вам, пожалуйста, чем не современная эсэмэска?! Живая речь.

— Кстати, все вас знают как чудесного рассказчика анекдотов. Но и про самого Капицу тоже ходит анекдот: «Посылают однажды Капицу за сыром. Он приходит и видит в магазине 20 сортов сыра. Тогда он взял каждого по 10 грамм. С тех пор Капицу за сыром не посылали». Правда это или нет?

— Чистая правда! Мы жили на даче тогда, и меня Таня (жена. — С.К.) послала купить килограмм сыра. Я пришёл в магазин на Смоленской площади и обнаружил в нём большой отдел сыров. Сказал продавщице, что мне нужно по 100 граммов каждого сыра. И пока я разговаривал с ней, она всё резала и резала, заворачивала каждый кусочек в отдельную бумажку, и я писал на каждом, что за сыр и сколько он стоит. В это время за мной образовался целый хвост разъярённых граждан, готовых меня убить. Но, как видите, меня всё-таки не убили.

— Естественно, в ФБ очень много вопросов об интернете, его развитии и о его влиянии на развитие цивилизации как таковой.

— Интернет демонстрирует колоссальный разрыв между технологией и содержанием. Технологии высочайшие, а вот содержание совершенно им не соответствует. Найти в этой куче навоза одно-единственное жемчужное зерно практически невозможно. Когда люди в древности вынуждены были высекать на стене надписи с постановлениями своего царька или вождя или когда они писали священные книги, они писались очень кратко, разумно и потому на века. Каковы перспективы интернета? Был старый анекдот о том, что радио есть, а счастья нет. Ещё песенка была такая: «Я по радио влюбился, я по радио влюбился, и по радио у нас дочка родилась». Она вполне применима и к интернету. Ну а если серьёзно, то интернет — это трибуна, с которой можно вещать что угодно. И тем не менее содержание там ничтожно. То есть сказать можно, но нечего. Скорее, интернет является сколком сознания общества. Поэтому он больше должен быть интересен для психиатров и социологов.

— И тем не менее сейчас интернет живёт активной, наступательной жизнью, отчасти даже агрессивной. Возможна ли какая-то реакция общества и нашего сознания на эту агрессию?

— Эта реакция уже есть. Отторжение, усталость, раздражение. Интернет — это как шум. Он только раздражает. Уровнем претензий, тотальностью. Тратя время на интернет, ты рискуешь потерять то, что действительно интересно.

— Сейчас многие переживают чувство разочарования в России, усталости от неё.

— Я считаю, что наша интеллигенция её предала. Получив свободу, она абсолютно потеряла чувство ответственности.

— Мне кажется, что она традиционно была довольно безответственна. Всегда любила потрындеть.

— Вот в том-то и дело. А сейчас — допрыгались…

— Как сделать так, чтобы чувство ответственности бизнеса стало актуальным для общества?

— Молодой российской буржуазии надо просто повзрослеть. На это уйдёт два-три поколения.

— Если она не окажется до этого благополучно придушенной очередным революционным матросом…

— Может, так и следовало бы сделать…

— Большинство людей, способных к рефлексии (а их очень немного), где-то к 40—45 годам переживают некий период разочарования в жизни как таковой и в себе самом. Приходилось ли вам испытывать нечто подобное?

— Нет. Мне так стремительно приходилось по ней двигаться и приспосабливаться к тем изменениям, которые происходили в жизни, что просто некогда было об этом думать.

Беседовала Светлана Конеген

14 августа в Москве на 85-м году жизни скончался Сергей Петрович Капица - физик, просветитель, популяризатор науки, автор и ведущий телепередачи "Очевидное - невероятное" с 40-летним стажем.

История Капицы - это история не ученого-самородка, а мощной научной традиции. Сергей Петрович принадлежал к ученой династии, самым ярким членом которой был его отец - гениальный физик, нобелевский лауреат Петр Леонидович Капица. Жизнь Капицы-старшего больше всего похожа на сюжет романа о великом ученом. Он был невероятно одарен и смог полностью реализоваться - и хорошо сознавая это, не тушевался в компании великих учителей и современников и не стеснялся пользоваться своими талантами для достижения целей. Писал письма Сталину, где учил его, как организовывать советскую науку - а тот их читал и слушался. Не был диссидентом, в отличие, например, от Андрея Сахарова - но стал врагом Берии за отказ работать над атомной бомбой. Научные таланты его старшего сына были не такими яркими, и, соответственно, более спокойно сложилась его жизнь. Зато Сергею Петровичу выпала не менее сложная, может быть, задача - светить отраженным светом и предстательствовать не только за своего ученого отца, но и за всю среду. Так достойно, как он, с этой задачей, наверное, не справился бы никто.

Капица родился в 1928 году в Кембридже - там его отец работал под руководством Резерфорда. В 1934 году семья вернулась в Советский Союз, а выехать обратно уже не смогла. В начале войны Капицы были в эвакуации в Казани, а вернувшись, Сергей смог в 15 лет поступить на учебу в Московский авиационный институт: изучал самолетостроение, а в рамках дипломной работы придумывал катапульту для пилотов (его разработки используются и по сей день). Вскоре Капица сменил род научных занятий под влиянием обстоятельств - его отец попал под бериевскую опалу и работал в самостоятельно сооруженной лаборатории на даче в Николиной горе. 21-летнего Сергея уволили из ЦАГИ, не дав защитить диссертацию, и он подался в Геофизический институт, поддержав географические традиции в семье. Дальше были работа в Институте геофизики и отцовском Институте физических проблем, докторская (вновь по физике), 35 лет на посту заведующего кафедрой на физтехе.

Популярной наукой Капица занялся в бытность свою географом - в середине 1960-х, подражая первым фильмам Жака Ива Кусто, он снял две просветительские ленты о подводном мире Дальнего Востока. В 1973 году Капица выпустил книгу "Жизнь науки" - рассказ о методологических установках великих ученых прошлого. Она и послужила толчком к появлению "Очевидного - невероятного": талант проводника идей был замечен на Центральном телевидении. Передачу, в которой сложные материи доносятся до зрителя не в виде занудного монолога, а обсуждаются специалистами, один из которых еще и телеведущий, чутко направляющий беседу, придумала редактор Жанна Фомина, создатель "Клуба путешественников" и "Кинопанорамы". Ученые в кадре рассуждали о важных проблемах на равных с телезрителем, относясь к нему с подчеркнутым уважением, словно к присутствующему собеседнику, без снисходительного высокомерия знатоков. Зритель чувствовал себя полноправным участником обсуждения, даже (и скорее всего) многого в ней не понимая; несомненно, именно эта свобода диалога и мысли, невиданная на советском ТВ, обеспечила "Очевидному - невероятному" невероятную популярность.

Заводя речь о телевизионной деятельности Капицы, обычно вспоминают об успехе его передачи с первых выпусков, миллионной аудитории и славе. Меньше говорят о самопожертвовании: занявшись телевидением, Сергей Петрович фактически поставил крест на академической карьере, зато обеспечил снисходительное к себе отношение со стороны коллег-ученых (тогда еще академия была по статусу престижнее телестудии). Капица был сродни мифологическому персонажу - сын демиурга, отказавшийся от статуса небожителя, чтобы нести истину людям. И заслуга "Очевидного - невероятного" в том, что всего за несколько лет скептическое отношение ученых к популяризаторской деятельности на телевидении было переломлено.

Став одним из самых знаменитых людей Советского Союза ("Знаменитый я, а он лишь известный", ревниво поправлял Капица-старший), Капица поневоле стал человеком светским. Но, как до этого роль ученого, роль всеобщего любимца пришлась ему впору - вундеркинду, моряку, аквалангисту, летчику, лектору. Автор "Очевидного - невероятного" нес груз своей славы легко и естественно: брал интервью у знаменитостей, входил в разнообразные советы знатоков, вручал и принимал награды. Секрет, очевидно, в том, что он никогда не приписывал никаких заслуг лично себе отдельно от науки, идеалы которой он нес в жизнь. Сергей Петрович Капица на экране воплощал роль ученого par excellence (впрочем, никогда не переходя в пародию) - и, очевидно, не делал бы это так удачно, если бы это действительно было всего лишь ролью. Зрителю казалось, что чрезвычайная увлеченность наукой помогла Капице (и, соответственно, всем ученым, которых он единолично представлял на экране) перенести на обыденную жизнь ее законы и ценности - честной конкуренции гипотез, логичности суждений, доказательности и убедительности, самостоятельной ценности познания и разумности прогресса. Капица сам был внутренне непротиворечив, как хорошая гипотеза, и умел распространять эту интеллектуальную и душевную гармонию с телеэкранов. И благодаря этому зритель верил, что возможен (и даже уже существует!) мир, в котором верховодит наука - логично устроенный, полностью познаваемый, предсказуемый, объяснимый, непрерывный, справедливый и гармоничный - гармоничный, как телецарь этого мира Сергей Капица.

Наверное, из-за этой внутренней цельности, полного соответствия своему образу, в отличие от многих ученых Капица никогда и не был диссидентом (и даже не жаловался на цензуру на советском ТВ). Для него не существовало непримиримого разлада между человеком и действительностью вокруг, ведь всю ее обнимала собой наука, делая познаваемой, понятной и, в конечном итоге, поправимой. "Очевидное - невероятное" даже о неминуемом крахе советской экономики рассказывало языком науки, предлагая пути решения задачи.

Капица воплощал собой идеального интеллигента - из хорошей семьи, остроумного, серьезного, обаятельного, всесторонне образованного, в том числе и гуманитарно - и четыре ранее малоизвестные строчки из пушкинских черновиков (про то, что опыт - сын ошибок трудных, а гений - парадоксов друг) не выглядели неуместно в качестве эпиграфа к разговору о точных и естественных науках. Капица был из той уходящей породы академиков, значение которых не ограничивалось их конкретными достижениями в родной дисциплине. Это люди, которые воплощают собой традиции, хранители научного этоса, проводники неофитов, старейшины, чье мнение ценится по любому вопросу. Просто в отличие от других патриархов Капица волею случая получил доступ к миллионной телеаудитории.

Последней темой, которой много занимался ученый Сергей Капица, были математические основы демографии: он изучал модели, по которым изменяются темпы изменения численности населения Земли. Как будто бы, выводы ученый делал оптимистичные: рост стабилизировался, и гибель от перенаселения планете не грозит. При этом, судя по интервью, Капица не верил в главную сциентистскую утопию: что наука когда-нибудь сможет победить смерть. Бессмертие, считал он, человек обретает не во плоти, но только в делах - пока живы люди. А раз благодаря подсчетам Капицы человечество избежало гибели, память о величайшем русском ученом-популяризаторе ему придется хранить вечно.

Профессор Сергей Капица

НОВЫЙ КРИЗИС ОПАСНЕЕ ЧУМЫ И МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Вопрос: Сергей Петрович, мы с вами беседуем на даче на Николиной Горе. Скажите, здесь устроил домашнюю лабораторию ваш отец Петр Капица после того, как отказался сотрудничать с Берией по атомному проекту? Отсюда он писал письма Сталину, полные откровений, на которые не решался никто из современников?

Ответ: Дом отца по соседству, там живут дети брата, известного полярного географа. На Николиной Горе отец не только писал Сталину, но и беседовал с Кремлем. Однажды к нам прибежал комендант поселка и дрожащими руками передал записку с номером «вертушки». Отец сказал, что теперь, после отставки у него нет такого телефона. Комендант отвел его к себе и вышел из кабинета. Трубку сразу взял Маленков и уважительно попросил отца продолжать писать письма Сталину. Это кажется странным, но это факт: Сталин поощрял полные критики письма Капицы. Но, кстати, они никогда не встречались.

Вопрос: И письма эти никто, кроме Сталина, не читал. Необъяснимый для меня парадокс: в тот период, когда власть волчьей хваткой держала нашу интеллигенцию за горло, создавались великие произведения и совершались великие открытия, но когда пришла свобода, вроде бы необходимая для творческого полета, результативность науки и культуры значительно потускнела. Упадок начался в поздний советский период, не говоря уже о постсоветском…

Ответ: За двадцать лет у нас ни одного нового института не построено. Когда Сталин в 1930-х годах запретил отцу возвращаться в Англию к Резерфорду, то за два года построил для него институт, где были сделаны открытия, без которых был бы невозможен ни атомный проект, ни военная промышленность. И Нобелевская премия здесь заработана. Этот институт и сейчас смотрится совсем неплохо. Свобода и ответственность – сопряженные, как в физике, величины. Это очень сложные процессы. У Пушкина есть рассуждение о благотворном воздействии цензуры на литературу, которая вынуждена прибегать к ухищрениям. В советское время давление власти на науку и культуру было очень сильным – возникла модель своеобразной скороварки. Процессы внутри кастрюли шли интенсивные, но когда крышку сорвало, продукты оказались разбросанными по всей кухне, то есть по всему миру.

Это уже вторая в XX веке волна эмиграции из нашей страны. В начале века Россию покинуло множество выдающихся ученых – Сикорский, Зворыкин, Тимошенко, Гамов, Струве, Добржанский, Прокофьев-Северский, которые заложили фундамент американской науки. Это очень интересный вопрос – влияние советской и российской науки и культуры на мировые процессы. Влияние огромное, и уже только по одной этой причине нам нельзя впадать в ничтожество. Я обсуждал эту тему с Ростроповичем, и он заметил, что если бы всех уехавших из России музыкантов вернуть домой, то мировая музыкальная культура наверняка бы рухнула. Подобная картина в науке. По собственным впечатлениям могу сказать, что половина руководства «Майкрософта» – наши люди. Недавно на юбилей академика Абелева приезжали его ученики – это цвет мировой биологии.

Вопрос: Не создается ли на основании ваших размышлений впечатление, что демократия противопоказана русскому человеку, который творит и эффективно работает лишь в условиях гнета, а предоставленный самому себе лишь самозабвенно разрушает созданное прежде?

Ответ: Демократия не цель, а политический инструмент. Демократия в любом обществе управляемая и контролируемая. Запад учился пользоваться демократией несколько столетий и научился сравнительно недавно. В России не без помощи интеллигенции, которая показала свою безответственность, идея демократии в 1990-х годах оказалась подорванной.

Вопрос: К слову, какая у общества цель?

Ответ: Цель – развитие. Сама по себе демократия счастья не приносит. В годы моей юности была популярной песенка: «Я по радио влюбилась, я по радио женилась, а потом по радио дочка родилась». Тогда казалось, что радио перевернет мир. По этому поводу Илья Ильф написал: «Вот радио есть, а счастья нет». Демократия, как и радио, не больше чем инструменты.

Вопрос: Этих инструментов у человека уже целый воз, но все настойчивее разговоры о том, что цивилизация погружается в глобальный кризис по многим направлениям. В советское время вы были одним из немногих советских ученых, кто стал членом знаменитого Римского клуба, который занимался футурологией. Куда движется человечество? И движется ли неповторимая и непостижимая Россия общим курсом?

Ответ: Я совершенно убежден, что все человечество и Россия вместе с ним вступили в глубочайший кризис. Этот кризис с полной очевидностью проявился в развитых странах во всех сферах – в образовании, культуре, науке, идеологии. Через некоторое время в кризис войдут и другие страны. Кризис выражается в проявляющемся все острее несоответствии между механизмами управления и фундаментальными целями общества, иначе говоря, между базисом и надстройкой. Это несоответствие возникло впервые за миллион лет существования гомо сапиенс и 200 тысяч лет существования цивилизации. Этот кризис представляется много тревожнее энергетической, экологической или климатической ситуации.

В животном мире информация в виде наследственных признаков передается очень неторопливо – эволюционным путем. Сколько ни руби хвост собаке – щенки будут хвостатые, сколько ни делай обрезание – опять придется. Есть закон: численность животного вида обратно пропорциональна размерам тела. Если бы человек оставался животным, русских было бы 100 тысяч – такова численность медведя на территории России. Столько же крупных обезьян в тропических странах. И жили бы мы в ареалах, а не расселились по всей планете. Но гомо сапиенс пробился умом. Отличие человека от животного – в сознании. Сделать ребенка, как всякому животному, нам несложно, но потом его надо двадцать лет воспитывать, на что никто из наших братьев меньших не способен. В животном мире все направлено на максимально быстрое размножение. Но у человека, как у компьютера, программное обеспечение, то есть сознание, по сложности намного превосходит железную оболочку. Наш разум, наш нейронный software обеспечил доминирующее положение на планете и невиданные для млекопитающих нашего размера темпы размножения, которые перекрыли все прогнозы Мальтуса.

В демографии с помощью методов теоретической физики построены модели численного развития человечества. Для нашего сообщества скорость роста численности пропорциональна квадрату численности населения. Все 200 тысяч лет существования гомо сапиенс на каждом историческом интервале на планете жило по 9 миллиардов человек – Древний мир, Средние века, Новая история, Новейшая история. Историки обратили внимание на уплотнение времени: каждый период был в 2–3 раза короче предыдущего. Но теперь эти законы не работают. Население планеты удваивается за 40–45 лет – это предел, поскольку совпадает с активной продолжительностью жизни человека. Человечество, плодясь и размножаясь, зашло в тупик. Теперь девятимиллиардный отрезок сузился до срока, который необходим для воспитания человека и формирования его сознания, что выделяло нас из животного царства. Скорость изменений привела к деформации этических ценностей. Незыблемо, с античности стоявшие каноны покосились, новые ценности не успевают вызревать.

С 1960 года развитые страны – и этот процесс описан математически – вступили в качественно новый период. Для простого поддержания численности населения необходимо, чтобы на каждую женщину в среднем приходилось 2,15 ребенка. В России этот показатель 1,3, в Испании – 1,2, в Германии – 1,4. Женщины не хотят рожать, а мужчины перестают стремиться к женщине…

Вопрос: Иными словами, на протяжении жизни одного человека происходит кардинальное изменение общества, и человек вынужден переваривать эту информацию в себе, а не передавать по наследству. В итоге образование оказывается лучшим противозачаточным средством…

Ответ: Шутки шутками, но человек вынужден учиться до тридцати лет, происходит распад семьи, которая всегда была институтом, охраняющим общество. Наступил общий кризис либерализма, происходит кардинальный слом ценностей человека, которыми он жил тысячелетиями. Проблемы, которые переживает Россия, ничем не отличаются от тех проблем, которые характерны для развитых европейских стран. То, что мы обратили внимание на демографию всего два года назад, не означает, что эта проблема возникла недавно. И преодолеть ее одними лишь премиями за рождение ребенка невозможно. Может быть, с учетом наших ценностей стоит женщине за ребенка ученую степень присваивать. А за двоих детей – даже докторскую.

Вопрос: Есть немало фантастических произведений, где описывается мир, которым управляют дети. Реальность, похоже, будет выглядеть иначе: миром будут управлять старики, а дети перейдут в разряд малых народностей. Процесс идет по многим фронтам. В Англии 200 лет назад спиртные напитки в пабах подавали с 13 лет, а теперь 18-летних дочек Буша за пиво судят. Как изменятся на новом демографическом фоне ценности общества?

Ответ: Самые ожесточенные войны и революции в истории человечества разгорались на фоне быстрого роста численности населения и быстрого экономического роста. В России в начале XX века эти показатели достигли рекордного уровня – 2 и 10 процентов соответственно. Произошла потеря устойчивости системы, что полностью отвечает теории, сформулированной великим русским математиком Ляпуновым. Примерно такие же диспропорции были во Франции накануне Великой революции. Быстрый экономический и демографический рост Китая и Индии с учетом опыта мировой истории не может не вызывать опасений.

Но через несколько десятилетий развивающиеся страны неизбежно придут к тому же положению, в котором пребывает сейчас Запад. К 2025 году прирост народонаселения на планете выйдет на устойчивую отметку. К 2100 году население стабилизируется на уровне 10–12 миллиардов человек, треть населения будет старше 65 лет, 8 процентов – старше 80 лет. Законы единого информационного поля, коллективного сознания, которое когда-то обеспечило человеку рекордные темпы размножения, будут диктовать новые демографические правила. По моему глубокому убеждению, это слом всей парадигмы развития человечества, это качественно иной путь, и это повлияет на цивилизацию сильнее, чем любая чума или мировая война. В России, к примеру, через десяток лет стариков будет больше, чем молодежи. Генералов станет больше, чем солдат. Не исключено, что их придется покупать в Китае.

Вопрос: А профессоров станет больше, чем студентов. Наверное, общество будущего потеряет агрессивность, упадут амбиции, пропадет стимул для развития…

Ответ: Агрессивность и воинственность погаснут. Но неизмеримо вырастет роль интеллекта. Человек станет больше внимания уделять образованию, науке, культуре. С кризисом рождаемости общество справится естественным путем. Как говорил итальянский мыслитель Парето, человеком можно управлять, только следуя природе человека.

Вопрос: Все-таки вы как ученый взираете на человечество с высоты орлиного полета. Не может быть, чтобы у России не было национальных отличий. Как вы относитесь к поиску национальной идеи, которая долго занимала наши лучшие умы?

Ответ: В давно минувшие времена я в ЦК КПСС уже предлагал национальную идею, которая сплотила бы народ: поднять всенародное движение за освобождение Аляски от Америки. Тем более что юридически права США на эти земли не закреплены. А если с Испанией объединиться, можно еще за Калифорнию побороться. В ЦК КПСС только посмеялись. Но некоторые идеи нынешних политиков чем-то сродни той старой шутке.

Вопрос: Вы говорите о росте влияния науки, но пока процветает лженаука. И не только в нашей стране. Уфологи вообще пришли с Запада. Как и экстрасенсы. Может быть, в будущем наступит некий симбиоз научного прогресса и иррационального знания?

Ответ: Картина действительно повсеместная, и объясняется она быстрым переходом к информационному обществу, когда человек не успевает переварить чудовищно возросшие потоки информации. Мне на телевидении настойчиво рекомендовали делать сюжеты про ясновидящих и экстрасенсов, но я наотрез отказывался, из-за чего программу снимали с эфира. Когда в моде был так называемый феномен Кулешовой – тактильное ясновидение, мы с приятелями в шутку написали в научный институт про своего знакомого, который обладает даром «членовидения». Нам поверили! Между прочим, я однажды видел знаменитую Джуну в генеральском платье. Проявил малодушие, выступил вместе с ней в штабе Варшавского пакта. Джуна, как я помню, мгновенно овладела залом, один полковник свалился со стула. Джуна долго уговаривала меня, чтобы я пригласил ее в передачу «Очевидное – невероятное». Я написал маршалу Куликову письмо о том, что очень опасно высшему генералитету под маской науки демонстрировать эту белиберду. Ответа не получил, а через три месяца Варшавский пакт распался.

Вопрос: Сергей Петрович, хотя быть знаменитым некрасиво, но надо прямо признать, что из российских ученых вы известны больше всех. Как живется человеку от науки, ведь вы не шоумен, с этим ощущением?

Ответ: К популярности надо относиться с юмором. Помню, одна журналистка сказала отцу: «Смотрите, какой у вас сын знаменитый». Отец ответил: «Это я знаменит, а он просто известен». Когда я делал первые шаги на телевидении, академик Арцимович предрек: «Этим ты ставишь крест на академической карьере». Мне сто раз намекали: популярность вызывает недовольство, академику не положено высовываться, даже если он занимается просветительской деятельностью. В Академию меня не пустили, но могу утешиться тем, что я член Европейской академии наук, куда из России избрали всего около пятидесяти человек. Знаменитого Карла Сагана, который успешно занимался популяризацией науки, тоже не избрали в Национальную академию наук США.

Вопрос: Слава, как говорили древние, – это не только любовь, но и зависть. Сергей Петрович, вам исполняется восемьдесят лет. Какое у вас настроение в этот день?

Ответ: Когда одного из деятелей Французской революции аббата Сийеса спросили, как он прошел все эти десятилетия, он ответил: «Я выживал». Мне про юбилей хочется сказать такие же слова. Очень уж все это шумно, а мне интереснее всего сидеть за письменным столом.